Как часы год за годом чеканят шаг,
Я — когда продолжаюсь — вкушаю коньяк натощак
И мечтаю скорее опять отощать,
Чем начну рассуждать об изящной рифме.

Заключивши недавно законный брак,
Вижу больше смысла в покупке бра,
Чем в пустом различеньи добра и зла
В исполненьи младой крутобедрой нимфы.

И уже не медведи вертят земную ось,
А под крики «бравО!», «Апокалипсис!», «началось!»
Пресловутый выбор между добром и злом
Нынче сводится к выбору между худой и сисястой.

И в извечном верченьи их голых тел
Двадцать первый век мой — распят на шесте —
Превратив святилище в варьете,
Наконец сорвал ненавистный культурный пластырь.

Ты ж — о чем ни начнешь — все сведешь на баб,
Есть ведь много тем: водка, шашлык, кебаб,
Революция, Левиафан, борьба…
Впрочем, в рваных носках и мятом халате

Не уйдя из сынов, не годясь в отцы,
Ухватив Историю за сосцы,
Я вступил безропотно в год Овцы
(Все равно его ни на что не хватит).

Это время не слышит негромких слов,
Это время не верит в сорвиголов,
Но в слепой расчет и подрыв основ,
От чего у иного срывает башню.

Вслед за формой свою упрощая суть,
Привыкаю кушать без мяса суп,
Не заменишь поэзией колбасу,
Как не встретишь заново день вчерашний.

Так и жизнь твоя: что ни день – тоска…
Словно рюмка, пригрезившаяся строка
Пропадет, опрокинутая, в песках.
Лист — пустыня, впитавшая капли последней влаги.

Эй, паяц, куда тебя занесло?
Облаченный снова в обноски слов,
На булавку душу-бабочку наколов,
Не поэт давно — пригвожден к бумаге.