Лично (!) для меня «Брисбен» стал одной из самых важных книг последних лет. Впрочем, не удивлюсь, если книга не понравится кому-то другому: все же нет в ней того восхитительного очарования «Лавра», не копирующего, но следующего за древнерусской литературой и русским Средневековьем с его ни с чем не сравнимым временем. (Тут не могу не отметить, как я обрадовался, когда моя волшебная сестра написала, что «Театр на Литейном» ставит спектакль по «Лавру». Я аж три иллюстрации нарисовал. На четвертую ипостась — Лавра — рука так и не поднялась. Но и это же, зараза, ложится в стиль).
Так вот, господа, вернемся все-таки к роману. Не буду отрицать, он зацепил меня, прежде всего, профессиональной/цеховой принадлежностью главного героя: филолог, который стал профессиональным музыкантом. Или музыкант, на время ставший филологом. Кризис, ставящий крест на деле всей жизни. Полумифический австралийский город Брисбен, этакая свидригайловская Америка. Ну и, конечно, не каждому понятный диалог (цитировать не буду, так перескажу):

— Но ведь Гагарин в космос летал, а никакого Бога не видел.
— Зато Бог его видел. И благословил.

И все это кристальным водолазкинским слогом, его автобиографичной убедительностью.